Вместе с эпидемией коронавируса в нашу жизнь пришла и инфодемия. Этим словом называют слухи, панические рассказы, фейки и юмор, которые эпидемию сопровождают, а в некоторых странах — ещё и предваряют.
Мы все их прекрасно слышим и знаем: «Закройте все окна и двери. Сегодня ночью чёрные вертолёты будут обрызгивать город сверху дезинфекцией, для людей это опасно, на улицы не ходить. Инфа сто процентов — жена военного из военной части по секрету рассказала».
Мы воспринимаем распространение панических слухов и фейковых новостей скорее негативно — для нас это такая же болезнь общества, как оспа, корь или коронавирус — болезнь тела.
Несомненно, фейковые новости, слухи и сплетни являются производными от паники, особенно в ситуации, когда уровень доверия к официальным институтам, которые отвечают за здоровье и жизнь граждан, резко падает.
Но давайте посмотрим на ситуацию с другой стороны. Неужели массовое распространение самых разных текстов во время этой и всех других предыдущих эпидемий, а также природных катастроф только результат неправильного поведения? А что, если перед нами важный психологический инструмент, приобретённый человеком в ходе эволюции, только в нынешней ситуации видимый «с изнанки»?
Великий (без преувеличения) антрополог и эволюционный психолог Робин Данбар многим известен как первооткрыватель «числа Данбара». В этом ему помогли многолетние исследования разных обезьяньих сообществ.
Наши родственники — весьма социальные животные, особенно шимпанзе. Они формируют группы «союзников», поддерживающих друг друга, в том числе для защиты от хищников и других себе подобных. Платой за помощь и способом поддерживать социальные связи внутри «группы поддержки» является груминг (почёсывание, поглаживание, поедание вшей).
Это приятно — выделяются эндорфины, и шимпанзе тихо кайфуют. Однако есть и ложка дёгтя. На груминг (то есть на чистое поддержание социальных связей) уходит много времени, до 20 процентов от времени бодрствования. Это необходимо, чтобы сохранять социальные связи внутри своей группы поддержки — именно она поможет, когда придут хищники.
Однако нельзя груминговать бесконечное количество друзей в Facebook, иначе не хватит времени на поиск еды и возникнет угроза умереть от голода.
Таким образом, максимальный размер группы шимпанзе, ставящих лайки какой‑то одной обезьяне, потому что они её друзья (ну вы поняли), — 80 особей.
Но предки человека пробили этот потолок. Одновременно с размером мозга рос и предельный объём социальных групп гоминидов (по археологическим данным). Соответственно, времени на груминг, причём ещё более сложный, нашим предкам тоже требовалось больше. А как тогда добывать еду? Возникает противоречие.
Данбар предположил следующее. Вместе с ростом размера группы и сложностью груминга возникает язык. Но не просто как средство коммуникации, а как груминг второго порядка — социальный механизм, позволяющий поддерживать отношения сразу со всеми.
Вместо того чтобы почесать спинку одному, пообниматься со вторым и посидеть рядом с третьим в порядке живой очереди, можно просто рассказать всем, как «никто меня не любит», и вся группа поддержки придёт и одновременно заверит вас в своей любви.
Получается, что с грумингом второго порядка размер группы можно увеличивать.
Почему у людей группы поддержки стали больше, а груминг сложнее — не вполне ясно. У приматов это число зависит от увеличения количества хищников. Больше врагов — больше груминга (если шимпанзе сильно напугать, они начинают отчаянно груминговать друг с другом).
Возможно, дело в увеличении количества врагов — ранним Homo, помимо львов, угрожали такие же люди, только чужие. Но так или иначе, группы росли и утверждение социальных связей с помощью языка всё увеличивалось. Средний размер «групп поддержки» у современных людей — около 150 человек — и есть то самое «число Данбара».
Современный человек по‑прежнему тратит на свой груминг 20 процентов времени от активного состояния в сутки. Это фатическая речь — общение не ради передачи информации, а ради удовольствия и поддержания социальных контактов: «Привет! Отлично выглядишь, пойдём попьём кофе? А слышал, что сказали про поправки в конституцию? А вот Маша ужасно растолстела…»
Важной частью современного груминга, считает Данбар, являются сплетни. Причём во всех обществах без исключения.
Данбар и его коллеги изучали, сколько времени тратят на сплетни жители Западной Европы и Северной Америки. А другой, не менее известный антрополог Маршалл Салинз в своей «Экономике каменного века» описывал аборигенов‑собирателей Австралии, которые уделяют сплетням крайне большой процент своего времени — даже в ущерб прямой добыче еды.
И тут мы подходим к очень важному моменту. Зачем современному человеку постоянно обсуждать, «что скажет княгиня Марья Алексеевна»? Откуда берётся этот социальный механизм?
Сплетни, пережёвывание сведений об окружающих нас людях, а также слухи о событиях большого мира нас сплачивают. Причём чем больше внешняя угроза, тем сильнее нужен «социальный клей» (приветы, поздравления, сплетни) внутри группы. Это нас объединяет и позволяет проверять, «на месте ли я».
Данбар со студентами замеряли темы спонтанных разговоров между людьми в течение 30 минут в повседневных ситуациях, во время отдыха. В каждом отрезке были темы «Семья», «Политика» и тому подобные. А вот, собственно, сплетням, то есть обсуждению событий, происходящих с другими людьми и их окружением, наблюдаемые уделяли около 65 процентов времени разговора. И корреляции с полом и возрастом тут замечено не было (в связи с чем образ старушки‑сплетницы надо забыть срочно и навсегда).
На первом месте по популярности среди этих спонтанных сплетен оказался поиск советов, а на третьем — обсуждение free riders (буквально — «безбилетников»), то есть тех, кто хочет получать выгоду от общества, ничего не давая взамен. Сюда относятся и мошенники, и те, кто не платит налоги, но учит детей в государственной бесплатной школе.
Согласно остроумному рассуждению Gossip in Evolutionary Perspective Данбара, люди потому уделяют столь большое внимание «безбилетникам», что те разрушают доверие и угрожают устойчивости общества в целом. Именно поэтому сплетни всё время возвращаются к free riders, зачастую переоценивая исходящую от них опасность.
Соблазнительно посмотреть на ситуацию, в которой мы все сейчас оказались, с этой стороны. Эпидемия опасна не только угрозой заражения, но и распадом социальных связей — так называемой социальной атомизацией. Всё больше стран призывают своих граждан уйти в добровольный (иногда и не совсем добровольный) карантин. В результате многие из нас самоизолировались: лекций не читаем, в барах не сидим, на митинги не ходим.
Из‑за самоизоляции и карантина комфортная нам «группа поддержки» в количестве примерно 150 человек (то самое «число Данбара») уменьшается. А нам нужны люди, которым мы высказываем поддержку фатическим разговором и которые то же самое делают для нас.
Конечно, Facebook, Twitter и «ВКонтакте» никто не закрывал (пока). Но не все наши социальные связи действуют в социальных сетях и мессенджерах, и, даже если виртуальные контакты играют в нашей жизни большую роль, всё равно нам нужен контакт личный и прочный. И разрушение связей как раз вызывает социальное напряжение.
Как справиться с этой нехваткой контактов? Ответ со стороны макроэволюции очень прост: усилить груминг, то есть увеличить число сплетен, или объём неформальной коммуникации между людьми о том, что происходит в мире. Посмотрите с этой стороны на неформальную коммуникацию во время Большого террора: волны репрессий идут одна за другой, ты не знаешь, что будет с тобой завтра, сегодня сидишь всю ночь и ждёшь ареста — тем не менее люди шёпотом, тихо, но рассказывают политические анекдоты, хотя прекрасно знают, что это опасное деяние (от 5 до 10 лет давали за «антисоветские анекдоты»).
Американский историк Роберт Терстон задался Social Dimensions of Stalinist Rule: Humor and Terror in the USSR, 1935‑1941 именно этим вопросом: почему во второй половине 1930‑х советские граждане рисковали своей свободой ради шуток. Дело в том, что страх перед государственной машиной репрессий разрушал доверие между людьми, а коммуникация с помощью юмористических текстов не только понижала страх, но и восстанавливала это доверие.
«Смотрите на меня — я рассказываю анекдот, а значит, я не боюсь. Смотрите — я рассказываю вам, а значит, я вам доверяю».
В современной российской ситуации частью этой неформальной коммуникации являются fake news, поступающие со всех сторон: от самых страшных («правительство скрывает, что заболевших сотни тысяч») до весёлых («мастурбация спасает от вируса»). Но почему именно фейки? Вдумайтесь: некий «молодой врач из РФ Юра Климов, работающий в госпитале в Ухани, позвонил знакомым и рассказал, как спастись от вируса», «не покупайте бананы, через них можно заразиться», «закройте окна, город дезинфицируют» — всё это «добрые советы».
Истинные или ложные, эти тексты распространяются для того, чтобы предупредить друга, родственника, соседа. Это те же самые советы, которыми постоянно обмениваются американцы в исследовании сплетен, проводимом группой Данбара (и хочу напомнить, что хорошие советы были самым популярным наполнением неформальных разговоров американцев).
В ситуации, когда доверие к официальным инстанциям падает и люди не понимают, как надо или не надо реагировать на новую угрозу, хорошие советы, часто ложные или бессмысленные, наполняют наши уши. И именно они оказываются «суперклеем», цементирующим наши распадающиеся социальные связи.
Фейковые новости предлагают немедленно отреагировать на сверхактуальную опасность, и поэтому они становятся удачными «трансгрессорами» — у них появляется способность быстро пересекать любые границы. Напуганная мама быстро посылает информацию в родительский чат и вообще всем незнакомых людям просто потому, что она чувствует, что имеет моральное право так сделать.
Поэтому именно фейки не только быстро «склеивают» старые «группы поддержки», но и создают новые. Так, вечером 20 марта прямо на моих глазах группа незнакомых между собой людей начала обсуждать фейк о коронавирусе, быстро познакомилась и решила идти «спасать» свой дом. То есть больше опасности — больше социальных связей, прямо как у шимпанзе.
Многие, наверное, заметили, что в последние два дня чуть ли не из утюга доносится фейк о мошенниках, которые якобы под видом «дезинфекторов от коронавируса» грабят квартиры. А также обсуждение тех людей, которые, будучи посажены на карантин, из него сбегают и таким образом угрожают общественному благу.
Первое — это дезинформация, а второе — истории реальных людей, недовольных условиями принудительной самоизоляции. Но обе эти истории — это и есть то самое обсуждение free riders, паразитирующих на общественной беде. В сплетнях мы особенно фокусируемся на том, что угрожает структуре общества, и, возможно, поэтому и фейки, и реальные истории распространяются столь быстро.
В завершение следует сказать, что бывают и позитивные fake news. Например, фотографии лебедей и дельфинов, вернувшихся в пустые венецианские каналы, — поддельные Fake animal news abounds on social media as coronavirus upends life . Как и истории о слонах, которые напились кукурузного вина и упали мертвецки пьяными в чайных полях в Китае. Может, авторы, первыми публикующие такие посты, и хотят на этом наварить лайков (лебеди в венецианских каналах получили миллион просмотров). Но люди, скорее всего, массово распространяют их по другим причинам: чтобы улучшить эмоциональное состояние окружающих — то есть в целях социального груминга.
