Остановите ли вы человека, стоящего на краю моста? Став свидетелем преступления, поможете ли жертве? Получив инструкцию от начальства, идущую вразрез этическим требованиям, откажетесь ли её выполнять? Ответ не так очевиден.
Лайфхакер публикует фрагмент главы «И я ничего не сказал. Наука соглашательства» из книги психолога Университетского колледжа Лондона Джулии Шоу «Психология зла» издательства «Альпина Паблишер». В ней автор рассказывает о природе соглашательства и его опасностях на примере нацистского режима в Германии, терроризма и преступлений.
Когда Гитлер пришёл к власти, у него имелось немало сторонников. Среди них был ярый антисемит — протестантский пастор Мартин Нимёллер Garber, M. ‘“First They Came”: the poem of the protests’. The Atlantic, 29 January 2017. . Со временем, однако, Нимёллер понял, какой вред наносит Гитлер, и в 1933 году вошёл в группу оппозиции, состоящую из представителей духовенства — Чрезвычайный пасторский союз (Pfarrernotbund). За это Нимёллера в итоге арестовали и отправили в концентрационный лагерь, где, наперекор всему, он выжил.
После войны он открыто говорил о соучастии граждан в холокосте. В это время он создал одно из самых знаменитых протестных стихотворений Niemöller, M. ‘First they came for the Socialists’, version used at the United States Holocaust Memorial Museum. , в котором говорилось о рисках политической апатии. (Заметьте, что история текста стихотворения сложна, Нимёллер так и не написал окончательного варианта, называя разные группы в зависимости от того, перед кем он выступал, и я даю одну из предположительно доработанных версий).
Ведь я не социалист.
Затем они пришли за членами профсоюзов, и я промолчал —
Ведь я же не член профсоюза.
Потом они пришли за евреями, и я промолчал —
Ведь я не еврей.
Затем они пришли за мной — и никого не осталось,
чтобы заступиться за меня.
Это горькое высказывание. На мой взгляд, оно показывает, как опасно делать вид, что нас не касаются проблемы общества. Оно говорит о соучастии, которое идет рука об руку с безразличием. И заставляет нас задуматься, почему мы часто бездействуем, когда люди вокруг нас страдают.
Мы можем ответить на гипотетические этические дилеммы нравственным негодованием. Мы можем думать, что если жестокий лидер-ксенофоб попробует прийти к власти, мы отстоим свои ценности. Что мы бы никогда не смогли вовлечься в системное угнетение евреев, или мусульман, или женщин, или других меньшинств. Что мы не позволим истории повториться.
Миллион пособников
Но и история, и наука ставят это под сомнение. В 2016 году, нарушив клятву хранить молчание, данную 66 лет назад, 105-летняя секретарь Йозефа Геббельса сказала Connolly, K. ‘Joseph Goebbels’ 105-year-old secretary’. The Guardian, 15 August 2016. : «Сегодня люди говорят, что они бы выступили против нацистов, — и я верю, что они искренни, но, поверьте, большинство из них не сделали бы этого». Йозеф Геббельс был министром пропаганды Третьего рейха во времена Гитлера, и он способствовал разжиганию войны нацистами. Геббельс упростил осуществление действий, считавшихся почти во всем мире злом; когда стало ясно, что Вторая мировая война проиграна, покончил с собой вместе с женой, предварительно убив своих шестерых детей — отравив их цианистым калием.
Чудовищные поступки, совершаемые людьми, ведомыми идеологией, — это одно, но соучастие «обычных» немцев в холокосте оказалось за пределами чьего-либо понимания.
Учёные решили исследовать, как можно было вовлечь в кошмар всё население страны. Милгрэм придумал свои знаменитые эксперименты (о которых я уже рассказывала в главе 3) после суда 1961 года над одним из ответственных за принятие «окончательного решения Под «окончательным решением» подразумевалось массовое уничтожение еврейского населения Европы. — Прим. ред. » оберштурмбаннфюрера СС (подполковника) Адольфа Эйхмана, который прославился тем, что заявил, будто «всего лишь исполнял приказы», когда отправлял евреев на смерть, — впрочем, как и другие высокопоставленные нацисты в ходе Нюрнбергского процесса несколькими годами ранее.
«Могло ли произойти так, что Эйхман и его миллион пособников в холокосте всего лишь следовали приказам? — задался Милгрэм С. Подчинение авторитету: Научный взгляд на власть и мораль. — М.: Альпина нон-фикшн, 2016. вопросом Милгрэм. — Можем ли мы всех их называть пособниками?»
Кто входил в этот «миллион пособников»? И был ли это только лишь миллион? Обсуждая сложности жизни в нацистской Германии, мы должны выделить разные модели поведения, позволившие тем тяжким преступлениям осуществиться. Среди тех, кто допустил холокост, самую большую группу составили наблюдатели: те, кто не поверил в идеологию, не состоял в нацистской партии, но видел зверства или знал о них и никак не вмешался.
Наблюдатели были не только в Германии, но и во всём мире.
Затем идут те, кто поддался пламенным речам, рассудил, что этнические чистки помогут сделать мир лучше, и действовал в соответствии с убеждениями. Наконец, были и те, кто не верил в нацистскую идеологию, но не видел другого выбора, кроме как присоединиться к партии, или полагал, что это решение даст личные преимущества. Часть тех, кто вёл себя несоответственно своим убеждениям, «исполняя приказы», убивали других, но многие действовали не напрямую: они были администраторами, пропагандистскими авторами или заурядными политиками, но не непосредственно убийцами.
Милгрэма более всего интересовал Milgram, S. ‘The perils of obedience’. Harper’s, 12 (6) (1973). последний из всех этих типажей, он хотел понять, «как обычные граждане могли вредить другому человеку лишь потому, что им так приказали». Стоит кратко напомнить о методике, описанной в главе 3: участников эксперимента попросили Milgram, S. ‘Behavioral study of obedience’. Journal of Abnormal and Social Psychology, 67 (4) (1963), p. 371. бить током человека (как они полагали, другого добровольца, сидящего в смежной комнате), усиливая удары, как им казалось, вплоть до того, что убивали его.
Эксперименты Милгрэма, возможно, заезженная тема в популярных психологических книгах, но я привожу их здесь, потому что они коренным образом изменили взгляд учёных и многих других людей на человеческую способность к соглашательству. Эти эксперименты и их современные версии демонстрируют мощное влияние, которое оказывают на нас фигуры власти. Но эти исследования критиковали. За то, что они были слишком реалистичными, и за то, что они были недостаточно реалистичными. С одной стороны, некоторые участники могли быть травмированы реализмом происходящего, поверив, что убили кого-то. С другой стороны, отдельные испытуемые могли догадаться, что боль была ненастоящая, учитывая, что они участвовали в эксперименте, и, возможно, зашли дальше, чем стали бы в настоящей жизни.
Чтобы преодолеть эти проблемы, исследователи несколько раз пытались Burger, J. M. ‘Replicating Milgram: would people still obey today?’ American Psychologist, 64 (1) (2009), p. 1; and Doliñski, D., Grzyb, T., Folwarczny, M., Grzybała, P., . . . & Trojanowski, J. ‘Would you deliver an electric shock in 2015? Obedience in the experimental paradigm developed by Stanley Milgram in the 50 years following the original studies’. Social Psychological and Personality Science, 8 (8) (2017), pp. 927–33. частично воспроизвести эксперименты Милгрэма и преуспели в этом: всякий раз они получали схожие результаты в области подчинения авторитету.
Если вы думаете, что сегодня мы уже усвоили урок и способны лучше сопротивляться опасным инструкциям, к сожалению, вы ошибаетесь.
По данным Caspar, E. A., Christensen, J. F., Cleeremans, A., & Haggard, P. ‘Coercion changes the sense of agency in the human brain’. Current Biology, 26 (5) (2016), pp. 585–92. нейроучёного Патрика Хэггарда, частично повторившего эксперимент Милгрэма в 2015 году, люди, которых проинструктировали соответствующим образом, были более склонны бить током (и они не притворялись) другого участника. «Из результатов следует, что те, кто подчиняется приказам, могут в действительности ощущать себя менее ответственными за исход своих поступков: они не просто утверждают, что чувствуют меньше ответственности. Люди, похоже, некоторым образом дистанцируются от последствий, когда подчиняются инструкциям ‘Following orders makes us feel less responsible’. UCL News, 18 February 2016. ». Понимание кажущейся безграничной повинуемости властям и соглашательства может объяснить масштабные катастрофы, но никогда не должно оправдывать их.
Нам следует быть осторожными и не делегировать свою нравственность внешним источникам, мы должны противостоять властям, которые требуют от нас или поощряют нас делать то, что кажется неуместным. В другой раз, когда от вас будут ждать, что вы поступите так, как представляется неправильным, подумайте об этом и рассудите, сочли бы вы это уместным, если бы вам никто не приказывал. Схожим образом всякий раз, когда вы понимаете, что соглашаетесь с культурой, которая сильно ухудшает положение избранной группы людей, выскажитесь и сопротивляйтесь желанию совершить то, что делают все.
Убить Китти
Давайте подумаем о том, что значит быть соучастником плохого поступка, а не активным деятелем. Что бы вы предприняли, увидев, как человек собирается спрыгнуть с моста? Или стоит на краю крыши небоскреба? Бежит навстречу поезду? Уверена, вы думаете, что помогли бы. Постарались переубедить. То, как мы отвечаем на социальное проявление насилия, реального или ожидаемого, многое говорит нам о человеческих качествах.
В 2015 году антрополог Франсис Ларсон прочитала лекцию Larson, F. ‘Why public beheadings get millions of views’. TED Talk, June 2015. , в которой проследила развитие публичных актов насилия, в основном обезглавливания. Она сообщила о том, что публичные обезглавливания государством, а в последнее время террористическими группами, давно стали спектаклем. На первый взгляд, когда зритель наблюдает это событие, он играет пассивную роль, но на самом деле он ошибочно чувствует, что с него сняли ответственность. Нам может казаться, что мы ни при чём, но именно мы придаём жестокому акту желаемое значение.
Театральное представление не может добиться предполагаемого эффекта без аудитории, и поэтому публичным актам насилия также нужны зрители.
По мнению LaMotte, S. ‘The psychology and neuroscience of terrorism’. CNN, 25 March 2016. криминолога Джона Хоргана, который несколько десятилетий изучает терроризм, «это психологическая война… Чисто психологическая война. Они не хотят напугать нас или спровоцировать на чрезмерные реакции, но желают всегда присутствовать в нашем сознании, чтобы мы поверили: они не остановятся ни перед чем».
В цепочке снижающейся ответственности важно каждое звено. Скажем, террорист наносит какой-то ущерб и снимает об этом ролик, имея конкретную цель — получить внимание. Он передаёт видео СМИ, которые его публикуют. Мы как зрители кликаем по ссылке и смотрим сообщение. Если определённый тип видео становится особенно популярным, те, кто его снял, понимают, что именно это работает лучше всего (привлекает внимание), и если они хотят нашего внимания, то должны снимать больше такого. Даже если такое — это захват самолетов, таран толпы при помощи грузовика или изуверская демонстрация силы в зонах конфликта.
Злодей ли вы, если смотрите такое в Сети? Может, и нет. Но, пожалуй, вы помогаете террористам достичь желаемого, а именно широко распространить их политическое послание. Я советую вам быть сознательным потребителем СМИ, сообщающих о терроризме, понимать, насколько масштабны для реальной жизни могут быть последствия увеличения количества просмотров.
Неспособность предотвратить вредоносные действия или воспрепятствовать им может быть столь же аморальна, как и непосредственное их совершение.
С этим напрямую связан эффект свидетеля. Его исследования начались в ответ на дело Китти Дженовезе 1964 года. В течение получаса Дженовезе убивали у дверей её дома в Нью-Йорке. Пресса широко осветила это убийство, утверждая, что нашлось около 38 свидетелей, которые слышали или видели нападение, но не вмешались, чтобы помочь женщине или вызвать полицию. Это подвигло учёных на поиск объяснения Dowd, M. ‘20 years after the murder of Kitty Genovese, the question remains: why?’ The New York Times, 12 March 1984. такому поведению, названному «синдром Дженовезе» или «эффект свидетеля». The New York Times, газету, сообщившую об этой истории, позднее обвинили в том, что репортёры сильно преувеличили McFadden, R. D. ‘Winston Moseley, who killed Kitty Genovese’. The New York Times, 4 April 2016. число свидетелей. Тем не менее этот случай спровоцировал любопытный вопрос: почему «хорошие» люди порой ничего не делают, чтобы пресечь злые поступки?
В первой исследовательской работе на эту тему социальные психологи Джон Дарли и Бибб Латане писали: «Проповедники, профессора и комментаторы новостей искали причины такого очевидно бессовестного и бесчеловечного невмешательства. Они заключали Darley, J. M., & Latané, B. ‘Bystander intervention in emergencies: diff usion of responsibility’. Journal of Personality and Social Psychology, 8 (1968), p. 377–83. , что это либо „нравственное разложение“, „дегуманизация, спровоцированная городской средой“, либо „отчуждение“, „аномия“ или „экзистенциальное отчаяние“». Но Дарли и Латане не согласились с этими объяснениями и утверждали, что «задействованы не апатия и безразличие, а другие факторы».
Если бы вы приняли участие в этом знаменитом эксперименте, вы бы пережили следующее. Ничего не зная о сути исследования, вы приходите в длинный коридор с открытыми дверями, ведущими в маленькие комнаты. Вас приветствует лаборант и ведёт в одно из помещений, сажает за стол. Вам дают наушники и микрофон и просят выслушать инструкции.
Надев наушники, вы слышите голос экспериментатора, он объясняет вам, что ему интересно узнать о личных проблемах, с которыми сталкиваются студенты университета. Он говорит, что наушники нужны для сохранения анонимности, так как вы будете общаться с другими студентами. Исследователь изучит записи ответов позже и поэтому не будет слышать, как участники по очереди рассказывают о себе. Каждый получит доступ к микрофону на две минуты, и в это время другие не смогут говорить.
Вы слышите, как другие участники делятся историями, как они привыкали к Нью-Йорку. Вы делитесь своей. И вот вновь наступает черёд первого участника. Он произносит несколько предложений, а затем начинает говорить громко и несвязно. Вы слышите:
Так как это его очередь говорить, вы не можете спросить других, сделали ли они что-то. Вы сами по себе. И, хотя вы этого не знаете, время ваших раздумий подсчитывается. Вопрос в том, сколько времени вам потребуется, чтобы покинуть комнату и позвать на помощь. Из тех, кто думал, что в эксперименте участвуют только двое (он сам и тот человек с судорогами), 85% отправились за помощью до конца припадка, в среднем это заняло 52 секунды. Среди тех, кто был уверен, что участников трое, 62% помогли до конца приступа, на это ушло в среднем 93 секунды. Из тех, кто считал, что запись слышали шестеро, 31% помогли прежде, чем стало слишком поздно, и на это ушло в среднем 166 секунд.
Итак, ситуация крайне реалистичная. (Можете представить, как учёным пришлось уговаривать этический комитет?) Специалисты пишут: «Все участники, вмешивались они или нет, верили, что приступ был настоящим и серьёзным». И всё же некоторые не стали сообщать о нём. И дело вовсе не в апатии. «Напротив, они казались более эмоционально возбуждёнными, чем те, кто доложил об экстренной ситуации». Исследователи утверждают, что бездействие проистекало из некоего паралича воли, люди застопорились между двумя плохими вариантами: потенциально переусердствовать и испортить эксперимент или чувствовать себя виноватым за отсутствие реакции.
Несколько лет спустя, в 1970 году, Латане и Дарли предложили Latané, B., & Darley, J. M. The Unresponsive Bystander: Why Doesn’t He Help? New York: Appleton-Century-Crofts, 1970. пятиступенчатую психологическую модель для объяснения этого феномена. Они утверждали: чтобы вмешаться, свидетель должен 1) заметить критическую ситуацию; 2) поверить, что эта ситуация является экстренной; 3) обладать чувством личной ответственности; 4) верить, что у него есть навыки, чтобы справиться с ситуацией; 5) принять решение о помощи.
То есть останавливает не безразличие. Это комбинация трёх психологических процессов. Первый — диффузия ответственности, когда мы думаем, что любой в группе может помочь, так почему это должны быть мы. Второй — боязнь оценки, то есть страх осуждения, когда мы действуем публично, страх оконфузиться (особенно в Британии!). Третий — плюралистическое невежество, тенденция полагаться на реакции других при оценке серьёзности ситуации: если никто не помогает, возможно, помощь и не нужна. И чем больше свидетелей, тем обычно мы менее склонны помогать человеку.
В 2011 году Питер Фишер и коллеги провели обзор Fischer, P., Krueger, J. I., Greitemeyer, T., Vogrincic, C., . . . & Kainbacher, M. ‘The bystander-eff ect: a meta-analytic review on bystander intervention in dangerous and non-dangerous emergencies’. Psychological Bulletin, 137 (4) (2011), p. 517–37. исследований в этой области за последние 50 лет, включавших данные о реакциях 7 700 участников модифицированных версий оригинального эксперимента — кто-то проходил его в лабораториях, а кто-то — в реальной жизни.
Пятьдесят лет спустя на нас всё ещё влияет количество свидетелей. Чем больше людей возле места преступления, тем вероятнее, что мы проигнорируем жертв.
Но исследователи также обнаружили, что в случаях физической угрозы, когда преступник ещё на месте, люди более склонны помогать, даже если свидетелей много. Соответственно, учёные пишут: «Хотя настоящий метаанализ показывает, что присутствие свидетелей снижает желание помочь, ситуация не столь мрачная, как принято считать. Эффект свидетеля слабее выражен в экстренных случаях, что даёт надежду на получение помощи, когда она действительно нужна, даже если на месте присутствует более одного наблюдателя».
Как в случае Китти Дженовезе, невмешательство свидетелей можно понять. Но бездействие может быть так же аморально, как и причинение вреда. Если вы обнаружите себя в ситуации, когда вы видите, что происходит что-то опасное или неправильное, действуйте. Попытайтесь вмешаться или по крайней мере сообщить об этом. Не думайте, что другие сделают это за вас, они могут рассуждать так же, и последствия будут фатальными. В некоторых странах несообщение о преступлении считается отдельным преступлением. Думаю, идея, стоящая за законом об обязательном информировании, верна: если вы знаете о преступлении, возможно, вы не совершаете его лично, но это ещё не значит, что вы вне подозрений.
Джулия Шоу — сотрудница кафедры психологии Университетского колледжа Лондона, специалист по уголовным делам. Она проводит семинары по подготовке полицейских и военных и является одним из основателей компании Spot, помогающей сообщать о домогательствах на рабочем месте. В своей книге «Психология зла» она исследует причины, из-за которых люди идут на страшные поступки, и предлагает порассуждать о проблемах, о которых обычно молчат.
Купить книгу
